Шуршим по осеннему лесу. Ритка крадется куда то вдаль и подозрительно щурит глаза, будто видит на горизонте что- то требующее немедленного уничтожения. -Что ты делаешь? - спрашиваю. -Крадусь, не видишь? Я похожа на кошку? -Совсем не похожа. -Вот так всегда. Столько народу наивно полагают, что они похожи на кошку, а на самом деле они похожи всего лишь на людей. Как банально. -Тривиальщина, блин, - вздыхаю я, думая, а похожа ли я на кошку? Лес звонкий. Воздух режет звуками, и получается какая то природная сумятица. Никакого умиротворения в душе, никакого покоя в атмосфере. Чириканье, шорохи, мысли чужие, даже обрывки голосов; проку от них, впрочем, никакого, со всем, что можно расслышать, мы уже когда - то сталкивались. Тут еще Ритка шипеть начала по - кошачьи, подозрительно ладно влившись в какофонию звуков. Над нами пролетела Опрышка. Опрышка в последнее время увлеклась изготовлением и испытанием различных летательных аппаратов, отдавая этому буквально все свое время. Мы долго спрашивали ее, заглядывая в глаза, когда же она успеет думать, но она только отмахивалась изящной ручкой с серебряным колечком на мизинце и продолжала копошиться в своей мастерской. Рита сказала, что если она свое увлечение не бросит, то в скором времени вообще утратит способность мыслить и превратится в какое то подобие киборга. «Полеты – не для человека, тем паче – не для Опрышки», - любила повторять она. -Эге-гееей!, - кричала Опрышка в небесах, трепыхая крыльями, - У меня получается! Я лечууу! -Летит, - подняла голову Ритка -Летит…- эхом отозвалась я. -Я тоже хочу летать. Посмотри как просто! Раз и взлетел! Она влюблена, вот и летает. Надо же так влюбиться в свое дело! Так ведь долго не протянешь, это все соки высосет! -Можно влюбиться понарошку. Это не будет высасывать соки, но может быть, высшие существа, что заведуют комитетом любви, и поведутся, предоставив тебе в виде льготы проездной на небеса. И ты взлетишь. Только для этого нужно, наверное, писать много стихов, долгими лунными ночами вздыхать на небо и проникновенно прикладывать руки к груди. Думаю, получится. -Нет. Я так не хочу. Видишь, она горит? – я посмотрела вверх и с удивлением отметила, что Опрышка в небесах горит синим пламенем, не переставая улыбаться и махать крыльями, - Ты так не сможешь никогда. Наверное, это что то вроде проверки. Если любовь твоя искренняя, то ты загораешься. А если не загораешься – нечего тебе делать на небесах. Ты – прагматик… Смотри под ноги! Внезапно я обнаружила себя лежащей в куче листьев, а Ритка протягивала руку сверху, какая то горообразная, но смешливая и яркая в свете солнца. -Вот так заглядываться на чужое счастье! Она сгорит эта Опрышка в скором времени, не боись. И останется от нее кучка пепла. Ты же учила биологию, ты знаешь, что Опрышки – не фениксы, они не могут возрождаться. -Может быть она будет первой из возрождающихся Опрышек. Не веришь? Не надо! Крылатое пламя скрылось за кронами деревьев, а мы снова пошли вперед. -Ветки… листья… желтизна; ты рыжая, тебе проще! – и чем можно быть недовольной в солнечный день, думаю я, - хрустит все… Отвратительный звук! Бери гитару и пой! Я не могу так. -Где же я возьму гитару в такой ранний час? - спрашиваю. -Вон она, на дереве висит. Не твоя, правда, ну да ладно. Достала бы, сыграли Катю Джугань лучше, чем когда- либо. Тогда бы нас услышал целый мир. Я, кряхтя, полезла вверх, Ритка осталась внизу, с наивно любознательным видом изучая раскидистые корни. Дерево попалось очень удобное для лазания, ветки сами подставлялись под ноги, одобрительно шурша и давая пустяковые советы. Интересно, как часто на них кто- нибудь наступает тяжелым грязным ботинком? Было ли им приятно раньше, приятно ли им сейчас?.. …Только я протянула руку к гитаре, из листвы высунулась странная улыбающаяся морда и скрипучим голосом вопросила: -Кууууууда? -Туда…- растерялась я, - за гитарой… вон она… Висит… -Ну вот еще… Сколько уже народу углядывает здесь поразительные вещи. Кто - то свое потерянное в глубинах антресолей пальто, кто- то любимую книжку детства, а вот ты гитару. Ну спрашивается, какая здесь гитара? И что такое вообще эта твоя гитара? -Да вот же… - я проследила за своей рукой и обнаружила, что указываю на кривой засохший сук, даже отдаленно не напоминающий формой гитару. -Эге, ребенок! – вслед за мордой показалась костлявая рука и, ухватив меня за шкирку, кинула в кучу листьев под деревом, - Прочь, прочь! Терпеть не могу людей! Я не успела даже сказать «аааа!», что может быть и к лучшему; хотелось показать морде и руке, что мое падение это что - то само собой разумеющееся, что я как раз собиралась сделать. -Ритка! – тишина…- РИТКА! Ты где? Ритки рядом не оказалось. Не оказалось ее и в пределах видимости. «Вот те раз»,- подумала я и, поднявшись, поплелась по дорожке, не переставая плаксивым голосом зазывать потерявшуюся подругу. Откуда- то взялось эхо, оно описывало круги среди деревьев, запутывалось в моих волосах и неприятно щекотало ноздри, да так, что вскоре я расчихалась и, обиженная, уселась на землю. «Ритка!» - но ответом послужил только мой безысходный чих. Положение дел мне совершенно не нравилось, но сидение на ковре из мха и беспрерывное чихание меня тоже не устраивало, поэтому я встала и в гордом молчании двинулась дальше. … Дорога вынырнула внезапно, ударив мне в нос пылью. Широкая такая дорога, не заасфальтированная, но по размерам достойная парада грузовиков, тех, что в фильмах про дальнобойщиков показывают. Только не грузовики двигались по дороге. По дороге шли люди, и не было границ у людского потока. Люди смеялись и хмурились, пели и громко спорили на ходу. Кто- то ел бутерброды с колбасой, а кто- то шарил по чужим карманам… У меня отвисла челюсть, и я спешно принялась разыскивать ее в опавшей листве. «Как же так? – пронеслось в голове, - Как я не слышала такую толпу, находясь в нескольких метрах от нее? Почему ее шум так отчетлив сейчас? Странное место этот лес…» А следующая мысль привела в ужас: «А если Ритка там?». О поисках не могло быть и речи, ибо толпа от горизонта до горизонта это не просто стог сена. Это амбар сена! А Ритка не иголка. Ритка – микроскопический клещ. «И я микроскопический клещ, - подумалось, - а ведь и сердце бьется, органы работают, душа вот теплая такая, хочет еще чего… Безобразие!» И я смело нырнула на глубину людских запахов, впрочем, тут же одурела и закачалась. Но толпа не дала упасть, она приняла еще один кирпичик, как приняла и обязанности поддерживать в нем тепло; и я понеслась по дороге вперед. -Я понял! – раздался голос сзади, и кто - то тяпнул ручищей меня за плечо. Я обернулась и обнаружила громадного мужичину в джинсовой куртке, бородатого и краснощекого, с горящими глазами, то ли от выпитого, то ли от, действительно, понятого. -Я понял! – повторил он восторженным басом, - Мир - это не частицы, движущиеся по законам, это даже не частицы, связанные сетями. Единое не может себе позволить роскоши состоять из дискретных частиц. Единое - это сеть, сеть сетей. Это не узлы, соединенные всеми возможными комбинациями, ведь узлов-то, как таковых, и нет... Есть только чистые сети, на которых эти узлы возникают и воспринимаются нами как материальные образования!!! Восхищение его было настолько искренним, а краснощекость такой неподдельной, что я прониклась к нему чем- то вроде симпатии и, хоть не поняла буквально ничего, из надобности сказать хоть что нибудь, изрекла: -Мда… В этом что- то есть… Но он уже не смотрел на меня, ему было совершенно безразлично, есть ли в сказанном для меня что- то, или нет, он хотел рассказать о своем (а может быть и не своем) открытии всему миру, причем немедленно, и уже трепал за плечо щуплого вида интеллигента в очках. «Может быть, хоть этот его поймет?» - понадеялась я, ибо слишком уж велико было подозрение, что в эту тарабарщину про дискретные частицы и сеть сетей, способны вникнуть немногие. -Но куда же мы идем? – вопрос был совершенно естественным, но попутчики мои (если можно было вообще их так назвать) посмотрели на меня, как на полоумную. -Никогда не спрашивай об этом, деточка, - проворчала угрюмая расползающаяся по швам старуха, единственная, кто снизошел до беседы со мной, - никогда не считай себя мудрее дороги! На пределе видимости показался поэт. Я сразу поняла, что это поэт, потому что глаза у него были томные и мутные, голос громкий, но поэтически-неуверенный, свитер ярко- оранжевый, под цвет листвы, а аура расплывчатая, испускающая горький аромат. «Почему горький? Бывает ли вообще аромат горьким?.. Нет, где- то я уже это слышала…» Вот они поэты, постоянно выпускают наружу свою ауру, делают ее доступной каждому, захотел кто и отлил себе во флакончик, чтобы потом долго поливать себя ею и выдавать за природную. Поэт читал стихи. Стихи были дурные, но преподнесены с шиком, оттого люди вокруг разевали рты и уважительно замолкали. Я стала пробиваться вперед, усиленно работая локтями, и под конец оказалась как раз за желтой спиной: «Ему кричали: «Послушай! Она сильней, она раздавит! Лишь дай ей сил, открой ей душу, Она тебя жалеть заставит…» «Какой ужас. И это про дорогу? Нет, такого не бывает. Вот это: Ты был херувимом пыльной дороги, Во славу идеи в огонь ты бросался…» Бумс и придумалось! А что такое херувим, почему - то вылетело из головы. Это вроде ангела, по-моему… Поэт закончил. Я неуверенно потыкала его пальцем в яркую желтизну. Он обернулся, сверкающий и признанный, и обнял меня за плечи: -Представляешь, как это, быть выслушанным толпой… Думаешь, почему я здесь? Почему не ищу уединения в спасительной чаще? Почему не стремлюсь к единству с прекрасным? Потому что эти люди не выживут без меня! Им нужен поводырь, им нужен пастырь! Посмотри, как они слушают меня? Если меня вдруг не окажется на моем месте, они разбредутся, как стадо овец, оставленные на произвол судьбы! Щеки его горели: он был счастлив. Я поняла, что точно лишняя здесь, и мягко вызволилась из сверкающих объятий, потерявшись среди людей. «Нет, поэты слишком поэтичны, гораздо более поэтичны, чем мне казалось раньше, даже когда пишут дурные стихи. Гумилев был не прав, когда говорил, что поэтом можно стать, точно как столяром или инженером. Поэтом рождаются, а вот писать стихи дано не каждому поэту. Но эта аура…»,- она безусловно нравилась мне, и я, сама того не замечая, закупорила ее во флакончик. Вот и говори потом о людских нехороших особенностях. …Ритка нашлась совершенно случайно, и в довольно странной компании. Про таких я людей, я очевидно читала где то, ибо видеть их я просто не могла… Это было что то вроде золотой молодежи начала века, что собиралась по литературным кружкам и долго спорила о философском смысле творений, типа «О, убери свои бледные ноги!» В них не было ничего даже отдаленно напоминающего горькую ауру моего поэта, казалось, что какую бы глупость ты сейчас не сказал, эти люди начнут с горячностью молодости взвешивать все доводы «за» и «против», спорить с пеной у рта о ее, глупости, философской концепции и этической значимости. С другой стороны, они явно выделялись из общей массы, яркие и шумные. И тот факт что моя Ритка в центре пестрой массы, меня несколько озадачил. Я подобралась поближе и услышала обрывок Риткиной тирады: « Пелевин? Да, вы знаете, читала Пелевина… Оооочень концептуальный автор, но не живой, не живой… понимаете, что я имею ввиду? Нет? А вы видели когда-нибудь как течёт река?... Лем? А при чем тут собственно Лем? Ах, Лем! Устарел он. В отличие от Хайнлайна (тут тоже, конечно, прокладывают курс космического корабля логарифмической линейкой… но это мелочи). Устарел с точки зрения философии жизни. Его будущее выглядит смешным, кособоким, до того нереальным, что даже вполне общечеловеческие перипетии героев становятся блеклыми и маловыразительными. Жаль, но факт. Лем - это прах…» Второй раз за день у меня отвисла челюсть. Только сейчас я подхватила ее на лету, побоявшись, как бы в толкучке не наступил на нее кто. -Ритка? – неуверенно промямлила я -О! Маринка! А ты откуда? Нет, наверное, мне пора сейчас. Эти молодые люди не читали де Мопассана! Они не читали «Жерминаль» Золя! Подумать только, не читать первый в истории литературы роман о рабочем классе! Они даже не знакомы с поэзией Омара Хайяма! Нет, Марина, моей поэтической душе здесь не место. Пойдем, мой верный друг! - Ритка театрально взмахнула рукой, - пойдем, нас ждут великие дела! -Риииита… ааа…а… -Ничего не говори! Прочь, прочь в лесные чащи, эта сила притяжения… на меня не действует она сейчас! Ведь на тебя тоже? -Ты же не читала Пелевина! - прошипела я, когда мы достаточно удалились от золотой молодежи прошлого века -Ну и что? Главное – харизма! А что ты говоришь, разве в этом есть смысл? Ты думаешь, я читала Лема? Нифига я не читала! Это же толпа, Маринаааа! ТОЛПА! Все, хватит, хватит, в лес! Я устала от людей! И мы как - то очень легко вынырнули из толпы, завалившись в кусты. -Ну вот. Еще три метра, и даже звука человеческого голоса слышно не будет. Пойдем! И мы пошли. И снова был лес, и снова шуршащие листья под ногами, чужие мысли и ветер в кронах. А мы какие то серьезные и угрюмые стали. -Слушай… А что ты знаешь про дискретные частицы? Мир ведь не может себе позволить из них состоять? – печально спросила я -Наверное не может. Если бы мир мог бы себе все позволить, вряд ли мы с тобой здесь ходили… Но Лем… Надо почитать Лема. Мне стало самой интересно, что же это за писатель такой… -А я читала Хайнлайна, которого ты так хвалила… -Пойдем назад, а? Я что- то загнула про то, что на меня не действует сила притяжения… Мне скучно. Здесь слишком тихо и свежо… -Пойдем, - согласилась я, и мы пошли. Мы отлично помнили путь к дороге, мы вообще знали лес, как свои пять пальцев, поэтому трех минут было достаточно, и мы с некоторым благоговением, уже выглядывали из чащи. -Веришь? - спросила Ритка -Концептуальность, дискретные частицы… Какой пустяк. Люди ведь они всегда люди… -Ну да. А без людей… того… как без них? -Пошли уже. А что делать то? Не возвращаться же в лес! И мы пошли вперед по совершенно пустой дороге. Пыльной такой… Как раз для парада грузовиков. Очень странное ощущение.