Глава 1 Приезд барина
''Барин, барин едет'', - кричала Фроська и опрометью вовсю неслась через усадьбу к парадному входу. Здесь ее встретила весьма представительная делегация, конечно, встречала она не ее, а барина. Но со стороны все выглядело так, как будто в три ряда построенная на парадной лестнице вся дворовая прислуга, выряженная в самые лучшие одеяния, какие только смогли сыскать, торжественно встречала неумытую, в веснушках, в каких-то лохмотьях девку, несущуюся по лужам весенним галопом, в и без того уже грязных лаптях.
Да и Фроська, как будто поднявшись и посмотря на все происходящее со стороны, почувствовала, что это ее так встречают, что она барин то, хотя и девка еще. Остановилась даже перед сией публикой, чтобы прочувствовать себя барином то, но только и получилось у нее, что глупенько поблымкать глазками, да в смущении удалиться куда-то в сторону, подальше, где живут дворовые.
А прислуга ждала.
Еще бы, барин то, оно те, из университетов возвращались, да не абы каких, а из самых, что ни на есть медицинских. А не видали его лет то сколько? Почитай вже и не узнать его. Возмужал, небось, бородами то да усами обзавелись наверно. Да и как будет теперь, после вызвращения? Ведь грамотный же, хозяйство хорошее будет, а коль хозяйство хорошее, так значит, житья не дадут, все работай да работай, будь оно неладно. Аль не грамотный, так хорошо, жизнь хорошая будет, как раньше то, да только лучше, потому как барин теперь есть, свой, родной, коль не грамотный. Главное, чтоб его университеты то эти не испортили. Но наш то крепкий, весь в отца, упокой господь его душу, славная сволочь была, весь в отца, значит, так что не возьмет его зараза ученая.
Эти и многие другие мысли терзали встречающих, стоящих на парадной лестнице в три ряда и смотрящих на дорогу в ожидании появления на ней родного барина.
И вот, спустя какой-то промежуток времени, который, как всегда, показался вечностью, они смогли, наконец, лицезреть своего любимого. Он сидел в бричке, укутавшись в свое пальто, зябнув, от сырости и прохлады, в бричке, лихо управляемой Еремейчиком.
Неслись во весь опор, как барин приказал, дабы поскорее оказаться дома, в родной усадьбе, да так быстро неслись, что барин то и замерз от образовавшегося ветра. Это хорошо, что дорога после дождя не успела еще размокнуть, а то бы барин замерз еще и от холода, пока ехали б.
Ну, какой же он, барин то? Вот бричка подъехала поближе, и все встречающие смогли разглядеть, что хозяин то изменился. Лицо у него стало худым, взрослым каким-то, усики такие появились, хоть на бороду, на настоящую русскую бороду, как у батюшки, его не хватило. Глаза тоже пустоваты. Но вот бричка уже совсем подкатила к входу и остановилась. Барин встал, да и росту в нем прибавилось, даже высоким стал, и ловко спрыгнул в лужу.
Тишина.
-Е-е-еремей! … Ты как это карету ставишь. Ты что, не видишь, что тут лужа, - да-а, возмужал барин и голос у него, прям иерихонская труба.
Еремейчик, мужичок лихой, но маленький, замялся, молчаливо снял шапку и посмотрел на барина. Он перевел взгляд на лужу, потом опять на барина. Он молчаливо извинялся.
-Ладно. Пошел вон, - смилостивился барин. Бричка укатила.
-Здрассьте, дорогой наш барин, Макар Ильич - хором выпалили встречающие заранее тщательно заготовленную речь. Они разомкнули ряды и перестроились в живой коридор, приглашая барина пройти в дом.
-Здрассьте, здрассьте, мои дорогие. Ну вот я приехал - на этот раз негромко ответствовал барин...
Глава 2 Новая жизнь в поместье
Вот уже целую неделю дом в Бузятинском жил новой еще не привычной для его обитателей жизнью. Все вокруг дома оживилось, задвигалось, как молодая Россия во времена царя нашего батюшки Петра-реформатора. "Новая усадьба" так стали поговаривать среди крепостных, своих да соседских, кто лицезреть смог начавшиеся изменения. С охотой взялся барин за передел своего старого дома в котором вырос, с которым расстался еще подростком, уехав на учебы, и о переустройстве которого начал думать еще тогда же. А потому, приехав, тут же начал давать распоряжения, показывать, втолковывать дворовым и пришлым, чего именно он желает видеть на том или ином месте, и бесконечно трясти своего толстенького лысенького деньщика-управляющего, в том числе и за грудки, дознавая, куда он поганец этакий подевал деньги. В общем работа кипела.
Крестьяне, что в во дворе, принялись постригать лужайки на аглицкий лад, хотя понятие не имели, как это должно выглядеть, у въезда в усадьбу прямо на дороге начали мастерить какие то ворота, али арку, али еще что то подобное, и приходские должны были проходить через нее, а не переть к дому со всех сторон, по дороге, по бурелому, по лужайкам столь тщательно выстригаемым ныне. Устроено это было барином, дабы всех прибывающих возможно было лицезреть. Но крестьяне, мужики да бабы, народ простой, к нововведениям не привыкший, продолжали подбираться кто откуда, вытаптывая, ломая, оставляя грязные следы на белых ступенях дома, что приводило молодого хозяина в состояние не очень приятное для окружающих. И, естественно, он приказывал наказывать непослушных, дабы впредь неповадно было.
Для сих благородных целей отыскал у себя в хозяйстве экзекутора (слово то какое неприятное, словно колючка какая то), отыскал он экзекутора Мартына, мужичка большого, местами даже очень, а к тому же своими не любимого за то, что мол напьется, сволочь такая, да пойдет ряшки приятелям да знакомым своим бить, иль еще хуже до баб домогаться. А так как максимум на что он был способен в таком состоянии, это только домогаться, синяки от лапищ своих оставлять да, разве что, мерзопакостно слюнявить счастливым избранницам своим губы красные, то бабы его тоже не любили. Как увидит кто из них сумерках кого похожего на широкоплечего, коренастого, на кривых ножках да с неимоверно запущенной черной бородой, так что только глазенки поблескивали, особь предположительно мужского пола, то сразу же бросались врассыпную, подбадривая друг друга веселыми истеричными криками. А ежели кого Мартынушка то поймает, то крик зачастую переходил из истеричного в истошный, ибо силушка у него была как у медведя. Как при таком интересном и насыщенном образе жизни местные мужики до сих пор Мартынушку не зарезали, остается загадкой. Но барина сии подробности не волновали, увидел он человечка для исполнения своего замысла, да назначил его на эту странную должность. Работы в первые дни было невпроворот, крепостные пачками подвергались наказанию, заучивая через мягкие ткани свои новые правила бытия. Экзекутор же к чести будет сказано справлялся с ней отлично, чем заслужил расположение хозяина и ласковое прозвище Мартышка. Истинного значения этого слова Мартын не понимал, а потому, восприняв это как знак особого к нему со стороны барина расположения, наказывал с удвоенным рвением. Разнообразие наказаний было скудным. Мужиков хлестали по спине да иногда били по пяткам, баб же барин приказал наказывать исключительно по заду. И если при наказании мужика все шло как обычно, то при наказании бабы народ бросал работать и с интересом сбегался на место экзекуции поглазеть как миловидный нежный зад какой нибудь девки вздрогнув проявляет на своем белом фоне розовые полосы, быстро приобретающие багровые тона.
-Мартынушка, наподдай еще! - слышалось из толпы.
-Да что ж ты изверг делаешь то! Кто ж так бьет, а ну дай сюды, - поддакивал кто-то.
-Да она оказывается некрасивая, - кричал какой-нибудь неудачник, стараясь реобелитироваться в своих глазах.
В общем народ у нас и без того не подарок, а когда соберется вместе избранными своими представителями, то и вообще сразу наступает острый приступ тоски по несуществующей, какой-то бесконечно далекой французской родине, где такого быть не может, ибо они то там все как один интеллигентны и высоконравственны. Так как там, даже самый последний французский крестьянин употребляет сыр "Рокфор" и говорит на благородном французском языке.Изредка слышалось:
-Нехорошо это как-то, нехорошо, - но на подобные слова никто не обращает внимание.
После крестьяне опять расходились, опять начинали строить, копать, ломать, красить и заниматься всяческим переустройством.
Барин по возвращению задумал сделать свой дом образцом, особенно по сравнению с домами соседскими, кое стояли аки рухлядь допотопная, смущая видом своим гостей из Санкт-Петергсбурга. Видел барин в бытность свою студентом еще множество красивейших сооружений, которые повсеместно встречались в столице и родителей его университетских друзей, где он отдыхал на каникулах. И так его архитектура увлекла, что решил первым делом как вернется окультурить провинцию свою, и начать сей процесс надобно именно с архитектуры. Для чего пригласил он одного знакомого архитектора, и тот уже в пути и к концу недели должен прибыть в Бузятинское. А так как сам барин был не богат, то все работы будут выполняться крестьянами, благо он их заставит сделать все как надобно, сиим умением он обладает еще с измальства, когда заставил в период своего полового созревания всех баб ходить голыми. И что более всего удивило отрока, так это отсутствие недовольства. Это ежели по своей воли, то ломаться надо, смущаться там, а ежели молодой барин то приказал, то куды деваться, подумаешь голой денек походить, благо, что не зима хоть, думали девки и с наигранной покорностью обнажали свои прелести. Мужики же после этого события полюбили молодого барина всей душой, да и бабы, заметив повышенное к ним со стороны мужиков внимание тоже приятно провели время. Но после, отец строго приказал озорнику своему впредь ограничиваться малым контингентом для своих экперементов, ибо уже через три месяца стало понятно, что многие бабы преобразились в фигуре, а енто преображение после рождения еще и отвлекать всех будет. Так что теперь, смотря на усадьбу можно заметить необычно большое количество ребятишек одно возраста, весело резвящихся возле дома.
Так вот как только барин приехал, то сразу же, безотлагательно принялся за труды праведные. И все закипело, завертелось, задвигалось. Даже соседи, помещики старые и косные, консерваторы, как их называл молодой барин, с интересом стали наблюдать за происходящим, желая, как это не удивительно, даже помочь чем, мужичками али советом добрым. Сиим они добились расположения заинтересовавшего их нового хозяина Бузятинского, и справедливо ожидали скорого приглашения на прием в честь прибытия Макара Ильича домой, где ожидали услышать новости из столицы и на барина то посмотреть. Все как заведено, как положено.
Глава 3 Барин в бане
Ну вот и случилось. Наконец. Дорогой наш Макар Ильич соизволили баньку принять, да не просто-то там баньку какую-то, а как положено, по-русски, по нашему, по-бузятински. Так или примерно так думал мужичок, коля перед баней дрова для наметившегося мероприятия.
-Венички, венички, венички то, - прерывисто повторял Авдотий, переминаясь возле бани, - ты чего это, нечего тут. Тут нечего.
И снова: - Венички, венички,венички...
Авдотий был банщик, то есть мужик, ответственный за парение-купание барина и иже с ними. Банщик он был знатный, дело свое знал и любил. Причем занятие это ему по наследству от батеньки перешло, потомственный банщик, так сказать. Умел он и вытрясти дух из жертвы, и вселить его в оную по своему желанию, мог и суставчики позаламывать, и масла поразмять. Любил он работенку то свою, потому делал все с душой. И пар в бане был можжевеловый и хвойный, и венички дубовые-березовые, и медок и масла разные для тельца барского, да ногти подлиннее, но не очень длинные, отрастил на обоих указательных пальцах - прыщики выдавливать. Гордый ходил, да и завидовали ему другие крестьяне, конечно, только он один может барина лупить, пусть даже веничком, а все равно. Иногда так хочется.
-Венички, венички, веничички, - продолжая бормотать, стремглав бросился Авдотий прочь от бани куда-то к избам, где жил, чавкая увязающими в грязюке лаптями, отражая уже полысевшим от бани затылком заходящее солнце.
Мужичок же долбанул по пню топором, расколол оный, посмотрел вслед убегающему банщику и тихо выматерился.
День уже закатился к вечеру, солнышко упало в темный лес, и воцарилась вокруг какая-то особая сумеречная тишина, когда народ пока еще не пьянствует, но уже и не работает. Все разбрелись по усадьбе да избам. Воздух без людей стал быстро очищаться, становиться приятным и с хвойным запахом, что принесен был легким ветерком из стоящего неподалеку леса. Вдруг громко где-то рядышком запели свою необычную песню кукушка. Вечерок похоже будет тихим и приятным, каким и должен быть для отдыха после трудов денных. Погоды установились теплые, по-весеннему хорошие. Мужичок только что перестал колоть дрова и теперь неторопливо складывал их возле входа в баню.
Чуть погодя возвратился Авдотий, сжимая в руках новенькие, к случаю приготовленные веники. Зашел в баню, растопил ее, принес полотенца, кадку с квасом, кадку с холодной водой, еще одну. Вышел из бани весь взмыленный, вспотевший и сказал мужичку, чтобы тот опять наколол дров. На это мужичок заявил, что хватит и этого, что у него спина болит, что руки в мозолях, и колоть он не желает. Банщик выдвинул аргумент о необходимости подзапастись на всякий случай:
- А хто его знает, скоко ему надобно, он такой, что много может.
- Да наш то сердешный худ, как спаситель на кресте, много ль ему надо?
- Надо говорят те-е. Говорят, так делай, не то в нос дам.
- Не надо. А то шо надо, то ты завтра спалишь, для себя иль Аленки, а не для барина. Знаем.
Авдотий решил было перейти к более решительным действиям, но мужичок убежал, предварительно угодив банщику по лбу метко брошенным поленом. Обидно. Догнать нельзя, не успею с барином. Да и для Аленки теперь самому дрова колоть, будь оно неладно. Теперь тихо и зло матерился Авдотий. Его очередь.
- А-а-а-а-а-а! Хорошо-о-о, твою душу, … мать! Ещо подбавь, ещо. Вот так. Вот так, - барин растянулся на деревянном лежаке, лежал и получал удовольствие от каждого удара веником по спине, по ягодицам и, особенно по ногам, туда пониже, где икроножные мышцы.
- Ну хватит, Макар Ильич, хватит, а то ведь оно того, оно и устанете быстро, сомлеете ведь, - Авдотий перестал лупить барина веником и сейчас готовился для размятия тела, то бишь массажа.
- Слышь, Авдот, а расскажи-ка мне, много ли болезней ты своей баней вылечить сможешь?
- А почитай все, какие знаю. Ото всякой хвори помогает, чи кашляешь, чи ноги болять, чи спина - все лечу. Приходи только, - ответствовал банщик, заламывая потенциальному пациенту руку.
- Прямо таки и от всех? - засомневался барин
- Ну есть там внутренние всякие, вот от них то не всегда смогу, от них к тетке нашей, Пилагее, ходить надобно. Она то зелье какое-нибудь сварит, даст напиться - вот и полегчает, коль не помрешь.
- А-а-а-а-й, да полегче ты, чертяка, чай не мужика какого разминаешь.
- Прости барин надобно, как научен, еще чуть-чуть, - оправдывался Авдотий, заламывая вторую ногу.
- Да что ж это ты собачий сы-ы-ы-ай делаешь то?
- Лечу барин, от хвори всякой.
- А от какой, говоришь, не можешь?
- Да вот сам не знаю, Макар Ильич, пришла ко мне девка то наша, ото всех, посоветовались они, а она пришла узнать. Говорит, что есть ничего не хочет, худеет сердешная, да подружки то ее тоже ж. А в теле то, червяки какие-то поселились, она их увидела, когда по нужде то ходила, - Авдотий начал плотно лупить кулаками по лопаткам, удары пыли сильными, но боли барин не чувствовал, а скорее истому какую-то. - Так вот эта дура их из дерьма то повытаскивала да ко мне притащила. Ну посмотрел я на них: белые они какие-то маленькие, тщедушные, тонехонькие. Вот у меня, помню, были
- Хватит, Авдот, хватит. Понял я все. Это, Авдот, глисты, а живут они в человеческом теле, в заду.
- То есть как это в заду?
- Просто. А где та девка говоришь?
- Кто? Лизаветка то, да хоть щас приведу.
- Приведи, я ее вылечу. Помню я способ один, мы в университете обсуждали.
Авдот ловко повыдавливал своими специально для сего отрощенными ногтями напухшие угри да прыщики всякие из не очень могучей барской спины и еще менее могучих ягодиц, затем перевернул хозяина на спину и аналогично обработал грудь и плечи. Намазал его медом и оставил на лежаке. Сам же подлил на каменку настоянную где-то воду, каменка зашипела и по помещению быстро распространился запах можжевельника. После сих процедур Авдотий поднес барину водочки, да с огурчиками и капусткой. Хоть и не очень богато, зато иногда такая крестьянская закуска бывает очень кстати, например сейчас. Опосля процедуры заливания и незамедлительно воспоследовавшей процедуры закусывания, Авдотий встал, запросил подтверждение на привод больной глистами девки, и, получив положительный ответ быстренько удалился.
Долго ли коротко ли шел поиск объекта для лечения, но Макар Ильич тем не менее уже успел заскучать и обнаружил, что кроме него самого и графина водки в бане ничего, представляющего значимый интерес нету, а коли так, то выпьем. А-ах, хорошо пошла, теперь, закусим. Ага, нет Авдота то, ну и лады, а мы еще выпьем. Та-а-ак. В общем, в скором времени распрощался Макар Ильич с университетской замкнутостью, неловкостью перед еще недостаточно своими в житейском плане крестьянами, и, каким никаким, а все-таки благородным воспитанием. Поэтому стоит ли удивляться, что, зайдя в баню, банщик с девкой смогли лицезреть голого барина, весело орущего какую-то песню на непонятном языке, латыни что ли, при этом, он лежал на деревянном полу, прямо посередине помещения, плотно просунув свой хрящеватый нос в щель между досками. Удивляться стоит, однако тому, что, увидев зашедших, наш герой резво вскочил на ноги и принял величественный вид, конечно настолько, насколько это было возможно в данной ситуации.
Сфокусировав свой мутный взгляд на стоящих у двери, Макар Ильич грозно рявкнул:
- Раздевайся!
Девка стыдливо скинула сарафан, сняла сорочку, обнажив вполне красивые груди, стройные, но все-таки грязные ножки. На всякий случай, что б не огорчать барина, кто его знает чего у него сейчас на уме то, разделся и Авдотий. К счастью для последнего, барин на него не смотрел, а сосредоточил все свое оставшееся после водки внимание на девке.
- Как зовут? - сурово продолжал он.
- Марфа, - тихо ответила девушка.
- Ну, на что жалуемся?
- Слабая я стала, не ем ничего.
- А зуд в заднем проходе есть. Говори.
- Чаго? - не поняв сути вопроса, перепросила Марфа.
- Ну, это, зад чешется.
- Да, - еще больше смутившись, проговорила крестьянка. А откуда знаете?
- Обучен потому что, - Марфа ему уже ужасно нравилась. Судьба ее была предрешена.
Она стояла нагая, болезненно бледная, глупая, стесняющаяся, от чего выглядела еще более мило, стыдливо прикрывала свои прелести ручками. Барин же, наоборот, покраснел, весь как - то напрягся, глаза из орбит повылазили, зрачки расширились.
- Раком! - вдруг заорал он
- Чаго? - испуганно переспросила девушка.
- Я сказал: РАКОМ! - руки сжались в кулаки.
Авдотий тактично удалился. Марфа же, наконец догадавшись, для чего ее все-таки сюда привели, безропотно опустилась на колени, развернулась к барину задом и, повернув голову, с готовностью посмотрела на своего будущего мужчину. Догадывалась она конечно о возможном исходе визита своего, но и гадать не могла о том, что вот так сразу, без подготовки ее к тому же еще и больную будут пользовать, не могла она гадать и о том, как он это будет делать. Ай, да барин, ай, да сукин сын.
- Всех глистов передавлю, - прокричал Макар Ильич, стремглав бросился на свою жертву и предался нетрадиционному способу лечения...
Через час уже несли вусмерть пьяного барина из бани в спальню. Он же еще никак не мог успокоиться и вещал всем обитателям Бузятинского о том, как его учили в университете от болезней различных людей лечить, да еще орал Гаудеамус, хвалил баню русскую и цитировал модного в тот год поэта Некрасова: "Есть еще женщины в русских селениях".
 |