Жил-был, мой мальчик, один рыцарь, который однажды, увидев, как дети расстреливают камнями лягушек в пруду, поклялся защищать их до последней капли крови.
И он взял свой меч, сел на коня и выехал из замка, в котором он жил и служил, а затем и из города.
Долго ли, коротко шатался он по свету, одолевая большие расстояния неспешным шагом на своем крепком коне, ночуя у знакомых и незнакомых вельмож (сам рыцарь был из старинного и знатного рода, и его имя звучало далеко за пределами тех мест, которые он прежде не покидал), - а то и в поле под кустом, укрывшись конской попоной. И везде, где бы ни оказался, расспрашивал о лягушках: много ли их в окрестных прудах и болотах? Хорошо ли им живется, не тревожат ли их подростки, аисты, засухи, суеверия?..
А переночевав в каком-либо замке, или просто в хоромах богатого купца, с утра отправлялся не на празднество, турнир, в поход или на охоту, а выезжал за город, спешивался и, отпустив коня пастись, подолгу сидел на берегу водоема, из которого там и сям раздавалось: "Ква-а-а! Ква-а-а!"
Очень скоро молва обогнала его. Где бы он ни появлялся, повсюду о нем уже знали. Деревни толпами сбегались на него посмотреть. Сперва это было лишь хлопанье глазами да прикрывание рта ладонью, - может быть, один-два смешка, из тех, когда, обернувшись, видишь одинаково лишенные выражений лица. Но постепенно народ осмелел. Поскольку рыцарю, казалось, ни до чего, кроме лягушек, дела не было, то и люди перестали стесняться. Ответив на его немногочисленные вопросы, они шли за ним, в открытую судача; большинство считало, что малый помешался, но были и такие, которые утверждали: лягушки - только видимость, настоящая причина в бабе! Действительно, недалеко отошли времена, когда модным было, во славу какой-нибудь красавицы, пускаться в самые неистовые сумасбродства. Поспорив еще немного, народ наконец разбредался, оставив рыцаря с его лягушками.
Был, однако, кое-кто, в чьей душе устремления рыцаря нашли более живой отклик.
Однажды он заплутал в каких-то болотах, и несколько раз выходил все в одну и ту же деревню. На третий раз его встретили мальчишки.
Мальчишки! Сперва он ничего не понял, когда из кустов при дороге на него и его коня посыпался град камней; оправившись от изумления, он - надо отдать ему должное, рыцарь был решительный человек - повернул коня и, не вынимая меча из ножен, направился прямо в ту сторону, - тогда град стих, затрещали ветки, босые пятки затопотали, удаляясь. Но это было еще не все. Передохнув и пообедав в уже знакомом ему трактире, хозяева которого глядели на него сегодня с особенно странным выражением, он отправился на уже известное ему озеро, и тут увидел их. Не прячась, они стояли на противоположном, не очень далеком берегу; самый старший подал знак, - засвистели камни, плюх-плюх-плюх - они врезались в воду! С беспощадной меткостью мальчишки, чей интерес к лягушкам, от пристального разглядывания до парочки случайных побоищ, сошел на нет давным-давно, теперь целенаправленно истребляли этих животных. Рыцарь что-то крикнул. Новый залп, - посмотреть только, как они избоченивались, как подскакивали на одной ноге перед тем, как послать смертоносный снаряд резким махом руки! Конь был далеко, рыцарь побрел в обход. Когда он дошел, все уже закончилось. Несколько трупиков брюшками вверх плавали у берега, - меньше, чем можно было ожидать.
С этих пор так было всегда.
Примерно в этих же числах у рыцаря украли коня, - вернее говоря, он его попросту не досвистелся, когда, ближе к вечеру, собирался возвратиться к людям. Вряд ли тут были мальчишки виноваты.
А между тем слухи о похождениях рыцаря докатились и до его родных мест. То, что это не случилось раньше, легко объяснимо: рыцарь не афишировал своих занятий. Невеста его публично от него отреклась. Она-то думала, он разыскивает гроб Господень! (Ничего определенного, уезжая, он ей не сказал.) Обо всем этом, и о многом другом - об удивлении короля, например, - рыцарю рассказали в одном из замков, куда он заявился как-то под вечер: пеший, без гроша, с кое-как перевязанной раной, - в каждом новом селении мальчишки теперь, словно в эстафете, стремились перещеголять предыдущих, сегодняшние вот чем-то звезданули ему в лоб. Новости он выслушал молча, не поднимая глаз от еды, которую поглощал все время, пока словоохотливый владелец замка расписывал подробности, - после чего отказался от вина, спросил молока и, осушив и отставив поднесенную кружку, заговорил сам.
Он нуждается в помощи. Он не обратился бы за ней без крайней необходимости, но в настоящий момент вынужден признать, что сил его не хватает, чтобы справиться с взятой задачей. Отступать же поздно. Его действия привели к такой вспышке ненависти к лягушкам среди населения, что, опустив руки сейчас, он предаст неминуемому уничтожению тысячи и тысячи безобидных маленьких тварей. В свою очередь, просит он не так много. Дюжину, а может два десятка лучников, одну-две аркебузы, да какую-нибудь старую, непригодную к употреблению пушку, обещая все это вернуть после того, как, расставив посты, сможет отлучиться в родные места...
В этом месте хозяин, поначалу онемевший от изумления, осмелился осторожно перебить рыцаря вопросом: не поступает ли тот вопреки законов естества, оборачивая оружие против своих соплеменников в защиту существ чуждой ему породы?
Рыцарь нетерпеливо взмахнул рукой. Никто против них не оборачивается. Существует же - совершенно бессмысленный - запрет на торговлю вдоль большого тракта; и проезжает же по нему раз или два в день стражник, вооруженный, кстати сказать, до зубов, - но слышал ли кто-либо хоть об одном столкновении?
Его собеседник обещал подумать.
Этой ночью в замке не спали. Хозяин совещался с нагрянувшими как раз гостями, а те, будучи в сильном подпитии и разделившись во мнениях (одни кричали никакой подмоги рыцарю не давать, самого же его схватить и посадить под замок, как опасного смутьяна; другие склонны были лично принять участие в битве с обидчиками лягушек, и притом немедленно) - перессорились и едва не поотрезали друг другу головы, когда вдруг прискакал взмыленный гонец. Откуда? От короля! Оказывается, соседний сюзерен, у которого рыцарь побывал накануне, отправил к правителю посланника с подробным докладом и вопросом - что делать? И вот ответ: рыцарю - немедленно вернуться; воспротивившегося же - связать и воротить силой. Явившись поздновато, чтобы застать виновника переполоха на прежнем месте, гонец уже собирался отъехать обратно, но кто-то его надоумил, что тот наверняка здесь. Хозяин хлопнул себя по лбу и поклялся, что и сам поступил бы точно так же как сосед, если бы не... Теперь-то что. Пошли брать - кто еще держался на ногах.
Ворвались. Толкаясь, заполнили покои, отведенные для отдыха прибывшему накануне. Коптящие факелы осветили нетронутую постель. Мало-помалу до всех дошел тот очевидный факт, что здесь сегодня никто не ночевал. Замешательство было коротким. В темноте не разобрать, кто первым кинул клич: "На пруд!"
И вот - топот копыт, чад факелов, и белая луна, выплывающая из рваных облаков... Все вместе походило то ли на ночную охоту, то ли просто на набег. Остановиться было уже невозможно. Озеро неожиданно появилось перед ними. Его ровная гладь отразила огни земные и небесные и дрогнула, словно вражеское войско, когда в воду на полном скаку въехал первый всадник. И пошла потеха. Лягушки спали. Во всяком случае, они не двигались и не пытались ускользнуть, когда низко опущенный почти к самой воде факел выхватывал их странно, словно в невесомости, парящие силуэты. Вскоре, однако, выяснилось, что, несмотря на это, попасть по ним мечом, равно как и копьем, практически невозможно. Появились и первые жертвы: кое у кого уже конь ухнул в омут - и незадачливый наездник, нещадно ругаясь, выгребал на берег на своих двоих, помогая себе, словно багром, шипящей головешкой. А там, на берегу, разводились костры; но долго усидеть у них никто не мог, при виде того, как его сотоварищи лупят по воде мечами, - вскакивали и бросались обратно к пруду... Иные же, намахавшись вдоволь, оставляли это дело и, выбравшись на сушу, затевали на скорую руку поединок, - но таких было меньшинство.
Возвращались под утро. Кровавое солнце карабкалось из-за леса. Никто не оглядывался, избегали смотреть и друг на друга, у всех было то чувство отвращения к окружающему и самому себе, что вызывается крайним утомлением и опустошенностью, - спешили скорей наполнить ее новыми порциями вина, а оно было еще далеко - в замке.
Днем в комнате, где должен был ночевать рыцарь, была обнаружена записка, которую по темноте проглядели. Рыцарь велеречиво извинялся, благодарил за гостеприимство и объяснял, что отказывается от своей просьбы, так как, передохнув и поразмыслив, понял, что...
И дальше что-то про "политический факт" и "личное, даже интимное дело". Записку эту вскоре потеряли.
И сам рыцарь пропал, - во всяком случае, никто его больше не видел. Так и осталось неизвестным, почему и куда его дернуло посередине ночи. Вероятнее всего, это было одно из тех мрачных прозрений, которые вырывают человека из самого глубокого сна, и он оказывается словно бы на середине недодуманной мысли, хотя ничего подобного не было у него в голове, ему вообще другое снилось! - но тут уж ничего не поделаешь, приходится додумывать ее до конца. И вот он видит, что безвозвратно упустил, может, единственно важное в своей жизни, - он ведь по-настоящему ее любил. Невесту. Словно действительно очнувшись от многомесячного сна, он обозревает огромное расстояние, отделившее его от его семьи - рода людского. И неумолимо встает вопрос: в угоду чему он это сделал?! Зачем?.. Рыцарь вскакивает; торопливо одевается (а, быть может, он и не ложился). Впопыхах накарябав записку, выскальзывает из замка; и все ему удается - и незамеченным пройти по длинному коридору, и миновать стражу на воротах. Должно быть, он и сам не знает, куда бежит; но ноги знают - к пруду; а что ж, у него больше и нет никого. Но в такой тьме и в таком состоянии слишком легко сбиться с дороги, особенно если кругом болота... А может, его зарубили проезжавшие мимо егери, приняв за бродягу и браконьера. Так что можно считать, что он сдержал клятву и отдал за лягушек всю свою кровь до последней капли.
 |